Геннадий Черненко - На пользу и славу Отечества [с иллюстрациями]
Больше года прожил в Париже. Много работал, как он писал, «ради пользы государственной», а в математике и механике «знание свое к пользе отечества и к чести своей усугубил». Парижская академия наук выдала ему аттестат в знак «великих успехов».
Когда Нартов возвратился на родину и показал этот аттестат Петру I, тот приказал перевести его на русский язык и читать всем, кто отправлялся в чужие края «для обучения наукам и художествам»:
– Будет им пример. Пусть и они с таким же успехом поступают.
Великий инженер
Над новыми машинами талантливый мастер трудился всю жизнь. Кроме станков, он изобрел пожарный насос – «махину для всенародной пользы». Когда ему было поручено заняться чеканкой монет, он и тут придумал много нового.
Монеты чеканились в Москве, на Монетном дворе. Приехал Нартов, видит – совсем плохи дела. Монеты изготавливаются почти вручную. Нет точных весов. Пришлось Андрею Константиновичу монетные машины строить, инструменты изобретать, весы выверять.
А в Петербурге его уже ждали другие, еще более важные дела. Русскому государству для защиты своих рубежей нужна была артиллерия. Не раз случалось Нартову посещать пушечные заводы. Видел он, как из меди и чугуна отливают стволы пушек. Спрашивал литейщиков:
– Часто ли брак случается?
– В том-то и беда, – отвечали ему, – что очень часто. Раковины в стволе образуются, уж как мы ни стараемся. А такой ствол, известно, в переделку отправлять надо. Вон они, бракованные, лежат. Видите, сколько!
Посмотрел Нартов. Верно – целая гора бракованных стволов.
Крепко задумался он. Как же помочь литейщикам? И придумал. Из воска попробовал делать слепки раковин. По слепку отлил чугунную заплату. Заделал ею раковину. Прекрасно получилось.
С тех пор пушечных дел мастера беды уже не знали.
А еще Нартов предложил отливать пушечный ствол вообще без отверстия внутри, а после канал просверливать. И не просто посоветовал, но и создал станок, с помощью которого можно было точно ствол сверлить.
Если только перечислить все изобретения, сделанные Нартовым для артиллерии, то получился бы длинный-предлинный список.
Изобрел он, например, новую скорострельную батарею. Удивлялись артиллеристы:
– Ну и пушка, на круглый стол похожа!
Верно. На поворотном столе были прочно укреплены сорок четыре мортирки. Пока из одних стреляли, другие подготавливались к залпу, третьи заряжались, четвертые чистились. Круг поворачивали, и новые заряженные стволы смотрели в сторону неприятеля.
Нартова ждали строители Кронштадтского дока. Док – это большой водоем. Корабль заходит в него. Огромные ворота плотно закрываются. Вода из водоема выкачивается, и корабль остается на сухом полу. Можно начинать ремонт.
Как сделать так, чтобы тяжеленные ворота легко поворачивались и плотно затворялись, строители дока не знали. В Кронштадт пригласили Нартова.
И эта работа оказалась ему по плечу.
На глыбах из дикого камня он установил здоровенные подпятники – опоры для ворот. Створки их крепились при помощи мощных болтов и гаек, сделанных из меди. И таких шлюзовых ворот было построено шесть пар – крепких, надежных.
На одной из триумфальных «пирамид», возведенных в память об открытии Кронштадтского дока, строители золотыми буквами начертали: «Дело являет, каков был труд». Труд был сделан великий. Достаточно сказать, что ворота, построенные Нартовым, служили более ста лет!
«Ясное зрелище машин»
Была у Нартова горячая мечта основать в Петербурге Академию разных художеств. Под «художествами» он разумел искусство создавать машины. Этот замысел остался неосуществленным. Зато была открыта Академия наук. Нартов возглавил в ней мастерские.
В те годы в петербургской Академии наук все академики были иностранцами. Многие из них не умели даже говорить по-русски. Заправлял в Академии немец Иоганн Шумахер – человек невежественный и нечестный.
Нартов не мог мириться с иностранным засильем в русской Академии, с шумахеровщиной.
Тяжелая это была борьба. Андрей Константинович отстаивал честь и достоинство русской науки. На короткое время он даже стал во главе Академии и, конечно, всеми силами поддерживал русских ученых, а также тех иностранных, которые давно связали свою судьбу с Россией и честно на нее трудились.
Даже в самые тяжелые для него времена не оставлял он работы над большим трудом – книгой о «механическом искусстве», которую назвал «Ясное зрелище машин».
Нартов предназначал ее для народа и рассказывал там об устройстве различных станков, о том, как их надо строить.
Он успел закончить свою книгу, но издать или, как он писал, «объявить в народ» так и не смог. Осталась рукопись, украшенная замечательными рисунками, а буквы в ней выписаны так аккуратно и тщательно, что кажутся напечатанными в типографии.
Более двух веков об этой книге ничего не было известно. Только в советское время историки нашли ее в архиве. И тогда стало ясно, какую ценную книгу оставил Нартов в наследство потомкам.
«Муж, делающий честь своему Отечеству»
Иван Иванович Ползунов
1728-1766
Новый двигатель
Когда Андрея Нартова уже не было в живых, в середине позапрошлого века разыгралась эта поразительная история. В отдаленной глуши, на Алтае, была построена огромная паровая машина – первая в России.
Начинался век пара. Фабрикам и заводам требовался новый двигатель. Да еще как требовался! Зависеть от рек и водоемов становилось все труднее. А ведь именно вода вращала станки, двигала воздуходувные мехи. Поэтому заводы и фабрики приходилось строить как можно ближе к рекам.
Делать это не всегда удавалось. Пришла пора отказаться от водяного колеса, заменить его другим, более удобным двигателем.
Нуждались в нем также шахты и рудники.
– Ох, эта проклятая вода! Она разорит нас и пустит по миру! – стонали владельцы английских шахт.
Глубокие копи то и дело заливались, затапливались подземными водами. Рабочие не отходили от насосов, и все же вручную справиться с водой не удавалось.
Новый двигатель был изобретен в 1711 году английским кузнецом Томасом Ньюкоменом. Он хорошо знал о бедах горняков. Ньюкомен изобрел паровую машину – неуклюжую, несовершенную.
Машина имела котел, напоминающий громадную кастрюлю. Над котлом находился медный цилиндр с поршнем. От поршня шла цепь к коромыслу. Оно качалось на оси, укрепленной на высоком кирпичном столбе. Другой конец коромысла был соединен с насосом.
Машинист открывал кран, и пар из котла устремлялся в цилиндр. Поршень поднимался, коромысло наклонялось. Затем машинист закрывал паровой кран и открывал водяной. В цилиндр впрыскивалась холодная вода. Пар в цилиндре сгущался, там образовывалась пустота, и под давлением воздуха поршень быстро шел вниз, тянул за собой коромысло, а оно – поршень насоса. Машина со своей задачей справлялась. Однако до чего же она была прожорливой! Из сотни повозок угля, брошенного в топку, только уголь одной повозки использовался полезно. Остальной уголь, сгорая, улетал в трубу.
Но даже не в том был главный недостаток машины английского кузнеца, а в неравномерности ее хода. Машина работала рывками. Насос она двигала неплохо, но для других целей совершенно не годилась.
Шихтмейстер Барнаульского завода
Паровая машина, годная для всякой работы, еще ждала своего изобретателя. Он родился в 1729 году, когда машины Ньюкомена стали известны не только в Англии, но и далеко за ее пределами. Звали его Иван Ползунов.
Он был сыном солдата, служившего на Урале, в Екатеринбургской горной роте. Ивану посчастливилось закончить заводскую школу. В наказе ученикам ее говорилось, что они должны «не токмо присматриваться, но и руками по возможности применяться и об искусстве ремесла – в чем оное состоит – внятно уведомиться».
Ученье было нелегким. Летом занятия продолжались по двенадцать часов в день. Весной – по девять. И только зимой из-за коротких дней (свечей не давали) – по семь часов.
Потом Ползунова определили в ученики к механику уральских заводов Никите Бахареву. Трудно было в заводской школе, а здесь еще труднее. Работать приходилось много: строить доменные печи, рудоподъемные машины, лесопилки, а жить – впроголодь. Жалованье Ползунову было положено «полтина в месяц». Полторы копейки в день!
Так продолжалось долгих пять лет. Но в 1747 году произошла в жизни Ивана Ползунова важная перемена. Потребовались мастера для алтайских горных заводов. Так он оказался в Барнауле.
